Компас - Страница 1

К оглавлению

1

Борис Степанович Житков

Компас

Было это давно, лет, пожалуй, тридцать тому назад. Порт был пароходами набит - стать негде.

Придет пароход - вся команда высыпет на берег, и остается на пароходе один капитан с помощником, механики.

Это моряки забастовали: требовали устройства союза и чтоб жалованья прибавили.

А пароходчики не сдавались - посидите голодом, так небось назад запроситесь!

Вот уже тридцать дней бастовали моряки. Комитет выбрали. Комитет бегал, доставал поддержку: деньги собирал. Вполголода сидели моряки, а не сдавались.

Мы были молодые ребята, лет по двадцать каждому, и нам черт был не брат.

Вот сидели мы как-то, чай пили без сахара и спорили: чья возьмет?

Алешка Тищенко говорит:

- Нет. Не сдадутся пароходчики, ничто их не возьмет. У них денег мешки наворочены. Мы вот чай пустой пьем, а они...

Подумал и говорит:

- А они - лимонад.

А Сережка-Горилла рычит:

- Кабы у них с этого лимонаду пузо не вспучило. Тридцать дней хлопцы держатся, пять тысяч народу на бульваре всю траву задами вытерли.

А Тищенко свое:

- А им что? Коров на твоем бульваре пасти? Напугал чем!

И ковыряет со злости стол ножиком.

Тут влетает парнишка.

Вспотелый, всклокоченный.

Плюнул в пол, хлопнул туда фуражкой, кричит:

- Они здесь чай пьют!..

- Лимонад нам пить, что ли? - говорит Тищенко и волком на него глянул.

А тот кричит бабьим голосом:

- Они чай пьют, а с "Юпитера" дым идет!

Тищенко:

- Нехай он сгорит, "Юпитер", тебе жалко?

- С трубы, - кричит, - с трубы дым пошел!

Тут мы все встали, и Сережка-Горилла говорит:

- Это не дым идет, а провокация.

Парнишка плачет:

- Черный! Там дворники под котлами шевелят. Пошли!

Выскочили мы, пошли к "Юпитеру".

Верно, из пароходной трубы шел черный дым, а кругом - и на сходне, и на пристани, и на палубе - кавалеры в черных тужурках. Рукава русским флагом обшиты, и на поясе револьверы. Не подойти.

- Союзники русского народа, - объясняет парнишка.

Будто мы не знаем, что такое "союз русского народа" - полицейская порода.

Когда мы на бульвар пришли, только и разговору, что про "Юпитер". Стоит народ, и все на дым смотрят.

Взялся капитан с дворниками в рейс пойти, сорвать матросскую забастовку. Капитан - из "русского народу", и охрану ему дали: двадцать пять человек. Дворники не дворники, а уголь шевелят здорово. На руль помощников капитан поставит, в машину - механиков...

- Очень просто, что снимутся, - говорит Тищенко, - а в Варне заграничную команду возьмут - и пошел.

Сережка вдруг оскалился, говорит:

- Не пустим!

- Ты ему соли на корму насыпь, - смеется Тищенко.

- Знаем, как насолить, - говорит Сережка. - Пойдем... - И толкает меня под бок.

Вышли мы из толпы.

Сережка мне говорит:

- Ты не трус?

- Трус, - говорю.

Он помолчал и говорит:

- Так вот, приходи ты сегодня в одиннадцать часов на Угольную, я около трапа тебя ждать буду. И никому - ничего.

Пальцем помахал и пошел прочь.

Чудак!

Прихожу в одиннадцать на Угольную пристань. Фонари электрические горят, и от пристани на воду густая тень ложится - ничего не видать под стенкой. Дошел до трапа, на ступеньках сидит Сережка-Горилла. Сел я рядом.

- Что, - спрашиваю, - ты, дурак, надумал?

- Полезай, - говорит, - в тузик вон у плота, дорогой обмозгуем.

Рассмотрелся, вижу плот и тузик.

Пошел я по плоту, - не видать, где плот кончается. Ступил на воду, как на доску, и полетел в воду. Самому смешно: шинель вокруг меня венчиком плавает, и я - как в розетке.

А вода весенняя, холодная.

Я в туз. Пока вылез, хорошо намок.

Разделся я до белья - и холодно и смешно. Стал грести, согрелся.

- Ну, - говорит Серега, - начало хорошее. А сделаем мы вот что: я на "Юпитере" путевой компас из нактоуза выверну и тебе в мешке спущу.

- А как подойдем? Трап ты спросишь у охранников?

- Нет, - говорит, - там угольная баржа о борт с ним стоит, какого-нибудь дурака сваляем.

- Сваляем, - говорю.

И весело мне стало. Гребу я и все думаю, какого там дурака будем валять. Как-то забыл, что "союзники" там с револьверами.

А Сережка мешок скручивает и веревку приготавливает.

Обогнули мол. Вот он, "Юпитер", вот и баржонка деревянная прикорнула с ним рядом. Угольщица.

Гребу смело к пароходу.

Вдруг оттуда голос:

- Кто едет?

Ну, думаю, это береговой, - флотский крикнул бы: "Кто гребет?"

И отвечаю грубым голосом:

- Та не до вас, до деда.

- Какого деда там? - уж другой голос спрашивает.

А на такой барже никакого жилья не бывает, никаких дедов, и всякий гаванский человек это знает.

А я гребу и кричу ворчливо:

- Какого деда? До Опанаса, на баржу, - и протискиваю туз между баржой и пароходом.

Сережка окликает:

- Опанас! Опанас!

С парохода помогают:

- Дедушка, к вам приехали!

Залез я на баржу, с борта прыгнул на уголь и пошел в нос. А нос палубой прикрыт.

И говорю громко:

- Дедушка, дедушка, это мы. Какой вы, к черту, сторож! Вас палкой не поднять, - и шевелю уголь ногой.

Смотрю - и Сережка лезет ко мне.

Чиркнул спичку. А я стариковским голосом шамкаю:

- Та не жгите огня, пожару наделаете, шут с вами.

Сережка, дурак, смеется. А с парохода говорят:

- Да, да, не зажигайте спичек, мы вам фонарь сейчас дадим.

И затопали по палубе.

Сережка говорит мне:

- А дурак ты, дедушка, ей-богу, дурак!

Я выглянул из-под палубы. Смотрю, уже фонарь волокут.

Я скорей к ним.

К мокрому белью уголь пристал - самый подходящий вид у меня сделался, это я уже при фонаре заметил.

Сидим мы с фонарем под палубой и вполголоса беседуем.

1